| |
Разнообразие талантов
Про Гришу рассказывать и трудно, и легко. Легко, потому что есть, что рассказать, а трудно, потому что много, даже мысли разбегаются. Он был очень объемным человеком. Те, кто его знал и видел воочию, решат, что это каламбур: чисто физически Гриша был не худенький, а наоборот, такой раблезианский типаж. Но дело, конечно, не в этом. Он был очень объемным человеком именно в силу своего дарования. От мамы, которую я знаю и с которой дружу, и от папы, о котором я был очень много наслышан, ему досталось все самое тонкое, самое толковое, самое интеллектуальное.
Мария Осиповна Кнебель, у которой он учился, говорила о курсе (знаю не понаслышке): «У меня много способных учеников, но талант один — Григорий Гурвич». В силу вот этих вот сочетаний — фактурой своей комедийной и разнообразием талантов он получился человеком очень ироничным и, в первую очередь, по отношению к самому себе. Однако, никому не приходило в голову подшучивать над Гришиной фактурой. Он сам это делал острее всех и умнее всех. Как Сирано шутил над своим носом, так Гриша успевал быстрее всех подшутить над своей фактурой и неординарной мимикой. Он говорил чуть-чуть невнятно и шутил над этим так остроумно, что все понимали, раз человек так ироничен по отношению к самому себе, то какова же может быть его ирония по отношению к другим? Никто не пытался с ним состязаться, к нему с юности относились очень уважительно. А сам он за этой иронией своей природной умудрялся скрывать очень ранимую, тонкую и лирическую душу. И, что удивительно, те, кто это понимали, умели это ценить.
Я оставляю в стороне его взаимоотношения с Любой, об этом можно было бы много сказать, но были женщины, очень красивые и очень популярные среди мужского населения, которые при всем многообразии мужиков предпочитали всегда Гришу, пусть менее красивого и элегантного, но более тонкого, яркого, неординарного, парадоксального человека, с которым ни в какую минуту общения не было скучно. Он всегда был замечателен.
Я был старше Гриши на десять лет, но не только я, но и люди более старшего возраста общались с ним, как с равным, а многие даже смотрели на него снизу вверх. Именно в силу своей одаренности и парадоксальности мышления, Гриша был очень дружелюбным человеком. Дружить с ним было большим удовольствием. Люди сильные физически делятся на две категории: одни, показывая свою силищу, жмут твою руку так, что из нее сок прет, и при этом спрашивают как дела, а вторые, зная свою силу, осторожно держат твою руку в своей лапище и стараются не причинить тебе боль. Вот Гриша знал всегда свою силу и остроту своих точных, язвительных характеристик в любом диалоге. Второй раз вспоминаю Сирано ...
Гриша был очень осторожен в общении. Понимая, что стоит ему отпустить мозги, он может ранить человека своим язвительным замечанием, унизить или выставить на всеобщее посмешище. Он все время следил, как бы не причинить своим остроумием боль. Впрочем, стоило только в полемике задеть его самого, как тут же взлетала его спрятанная сила и моментально разила того, кому это предназначалось.
Он очень много любил угощать. Помню, как мы с ним писали сценарий для новогоднего фильма, который снимали на РТР. Мы пришли к нему домой, чтобы поработать ночью. Он тащил за собой какой-то пакет.
- Что это такое?
Он расцвел:
- Это я буду тебя угощать.
И стал вытаскивать из пакета разные вкусности: водку, копченого угря, овощи, что-то еще, промасленное и вкусно пахнущее.
- Я понимаю, что ты знаешь, мою любовь к выпивке и закуске, но мы же ничего с тобой не успеем.
- А мы понемножку. Мы все успеем — и выпить, и закусить, и поговорить о жизни, и написать, все что нужно.
Одним из самых главных талантов Гриши был, конечно, талант литературный. Я даже думаю, что он превалировал над многим другим. Поэтому Гриша был обречен все время писать. Он мне как-то сказал: «Господи, я не могу больше писать свои пьесы». В его театре на афишах, в основном, стояла одна фамилия: Гр. Гурвич. Он писал все свои обозрения и шоу.
Что и говорить: капустник — это чисто актерская радость. Мало кто среди людей нормальных так умеет ценить хорошо написанную «капусту», как актеры. Представьте себе чей-нибудь юбилей, людей, выходящих на сцену с адресами, говорящих речи о профессиональном пути юбиляра — вот это в актерской среде не ценится. Актерский юбилей, актерский день рожденья, актерский праздник был всегда вывернут наизнанку, потому что в зале сидят тебе подобные и просто так от них не отделаться, они ждут игры ума, какого — то поворота событий, они ужасно хотят расхохотаться. Поскольку это люди, которые сами веселят народ, с одной стороны их развеселить очень трудно, а с другой — очень легко. Надо просто быть чуть неожиданней, чуть талантливей их всех, чуть остроумней и тогда реакция зала не замедлит последовать.
И вот Гриша в этой капустной стихией всегда был безукоризненен. Людей, которые умели это делать на таком же уровне, как он, в Москве и Питере было лишь несколько. Смею и себя причислить к этой категории, потому что капустники, в которых я принимал участие всегда принимались «на ура».
У нас с Гришей возникло в некотором смысле соперничество. Я старался прийти на праздничные мероприятия, извините за дурацкое слово, не пустой, а с капустничком. Гриша очень любил устраивать всякие праздники в театре, он абсолютно точно понимал, что это сплачивает труппу, что люди, которые существуют в театре и играют в нем — не просто группа актеров, собравшихся для заработка денег, а — театр. На праздниках театра у Гриши бывали самые замечательные люди и многие приходили со своим творческим приношением. Все капустники были остры и уместны.
Вспоминаю Юлия Гусмана с его импровизированным монологом, в котором он намекал на то, что когда-то у него был роман с Гришиной мамой и что, вполне возможно, Гриша — его сын. Особенно смешно прозвучала фраза: «Потом началась война и я пошел воевать ...». Это Гусман-то, из поколения 60-х. Часто выступал Гриша Горин, вечная ему память. Парадоксалист и остроумец Шура Ширвиндт тоже частенько приходил на такие праздники. Да что говорить, самые замечательные и остроумные люди актерской Москвы старались прийти на юбилей в Гришин театра со своим выступлением. А как выглядел капустник звезд российского телевидения: Константин Эрнст, Андрей Разбаш, Сергей Шустицкий, Юлия Рутберг, Сергей Маковецкий.
И я тоже всегда старался что-то придумать. Вот я сейчас перебираю листочки своих капустников, многое посвящено Грише. В соавторстве с Михаилом Борисовым мы написали номер. На сцену выходим втроем: я, Борисов и Маргарита Александровна Эскина, директор Дома актера, которая просто обожала Гришу и не скрывала это. На мотив песни «Помнишь, мама моя, как девчонку чужую» мы обращались к Эскиной.
Помнишь... мама моя! Как мальчишку чужого
Привели в тебе в дом, у тебя не спросив.
Тихо глянула ты на него ... на такого,
И заплакала вдруг, обо всех позабыв,
И про нас позабыв!
Ты его окружила теплом и заботой,
Для него свое сердце рвала на куски.
Целовала его за любую работу,
Ну а нам хоть друг друга целуй от тоски,
От зеленой тоски.
Мы становились рядом и танцевали канкан руками, взмахивая ими и хлопая в ладоши! Гриша стоял на сцене и хохотал.
Его замучивали капустникам так же, как мучают всех нас. Дело в том, что писание сценариев капустников считается чисто дружеской услугой, денег за это никто не платит. Времени же приходится тратить огромное количество и мозги надо очень серьезно напрягать — они аж высыхают. «Капустный» зритель — всегда свой брат-актер, а пройти с успехом среди своих труднее всего. Правда, и популярность растет после удачного капустника. Тебя обнимают, целуют, говорят, что ты гений и ненароком напоминают, что у него тоже близится юбилей и он очень рассчитывает на твою дружескую помощь, и дальше, как говорится, читайте сначала.
Так же было и с Гришей. И вот он однажды набрался мужества и сказал: «Все, больше я капустников не пишу. Рифмовать поздравления категорически не хочу и не буду. И всякого, кто ко мне будет с этим приставать, буду посылать». Люди, знавшие Гришу, понимали, раз он сказал, значит так и будет. Я присутствовал при этом заявлении и у меня вырвалось непроизвольно: «Гриня, а следующий юбилей — мой». Все, кто находились рядом, покатились от хохота, потому что у Гриши стало такое лицо... Он понял, что его гневной филиппике грош цена, он просто обречен писать капустники. А в мой юбилей должен отписаться обязательно, слишком мы повязаны были взаимными «капустными» долгами. Гриша только буркнул: «Кто хочешь, чтобы пел?».
Тогда мы только что вернулись из поездки в Германию, в которой очень подружились со Светланой Варгузовой и Юрием Веденеевым, премьерами театра оперетты. Я и сказал, что хочу, чтобы пели они.
- Ну, еще что-нибудь скажи, что ты сам можешь сделать, — продолжал Гриша.
- Ну, если хочешь, посреди капустника могу сделать шпагат.
- Хорошо.
Он «подхватился» и ушел, а через несколько дней позвонил мне и сказал:
- Капустник на вахте Дома актера.
- А ты сам будешь?
- Не могу, у меня 4 апреля спектакль.
Самое трудное — это найти музыкальный материал для подтекстовки. Гриша с его необыкновенной и стройной, не сумбурной системой знаний делал это мастерски.
Отвлекаясь, хочу рассказать о том, о чем многие помнят: игры, которые Гриша традиционно проводил на всех посиделках в ресторане Дома актера. Все их ждали, просили его, он отбрыкивался, не хотел:
- Сколько можно, я прошлый раз вел, и год назад, и два года назад.
- Давай снова.
Тут же учреждался какой-нибудь приз. Гриша выходил и мгновенно «забрасывал» тему. Например, назвать фильмы, в названии которых присутствует число «семь». Зал кричал, сыпались ответы, а Гриша точно их комментировал. «Семь невесть ефрейтора Збруева» — Гриша говорил, что в главной роли снимался Семен Морозов и называл имена семерых актрис, которые сыграли невест. На каждый фильм он как бы вынимал карточку из картотеки и сообщал, кто режиссер фильма, в каком году и на какой компании он снят и кто играл главные роли. Это пополняло наше высшее образование. Через какое-то время зал иссякал, тогда мы начинали его проверять. Кричали что-то вроде «Семь дырок от бублика» или «Семь патронов» он отзывался моментально: «Нет такого фильма». И зал понимал, что провести его невозможно. Это вызывало всеобщий восторг и уважение. Мы все много знаем в своем деле, но чтобы так ... У нас очень ревниво относятся к успехам других, но абсолютное превосходство умеют ценить.
Возвращаясь к теме, хочу сказать, что Гриша, поскольку должны были петь премьеры оперетты, со своей эрудицией тут же вытащил из запасников памяти трио из оперетты Дунаевского «Белой акации».
Мое 50-летие приходилось на 3 апреля, а 4 апреля 1997 года в Доме актера при набитом зале состоялся юбилейный вечер. Было много всяких «капуст» и поздравлений и вот настал момент, когда на сцену вышли Варгузова и Веденеев и на мотив этого трио спели свое поздравление.
Ты помнишь, мы хотели
четвертого апреля,
Четвертого апреля,
озимые взопрели,
Озимые взопрели,
четвертого апреля,
Идет весна вдоль нашего двора.
Далее следовала Гришина ремарка: «С трагическим хохотом Львович садится на шпагат», — что я и сделал к полному восторгу зрительного зала. Потом Варгузова с Веденеевым подхватили меня подмышки, подняли и мы «лупили» такой канкан, что аплодисменты не смолкали минут пять. Я много видел успеха в своей жизни, но такого крика восторга в зале не припомню, а все потому, что в Гришином тексте все было сделано, выписано и срежиссировано очень точно.
А Гриша так и не пришел на мой юбилей. У него спектакль «100 лет кабаре» заканчивался в четверть двенадцатого. После спектакля он, обычно, проводил разбор с актерами. Потом я спросил Гришу, почему он не приехал, хотя бы на банкет. Он мне ответил:
— Ну, Боря, что ж на банкет. Вот если бы я на сцене был, тогда можно и на банкет, а так не захотел.
Вот так. Вечная ему память.
Борис Львович
|
|
|
