| |
Скрипач на крыше
Гришина мама, Майя Львовна, просила вспомнить о Грише что-нибудь веселое, соответствующее его остроумной, блестящей натуре. Задача не простая, и не потому, что повод для этих воспоминаний бесконечно печален, а потому что рассказать о Грише лучше самого Гриши невозможно. Его самоирония, которая приводила в восторг друзей и которая позволяла ему в самые трудные моменты жизни сохранять веру в себя и в то, что «все будет хорошо», эта самоирония рождала неповторимые рассказы «о времени и о себе», в которых Гриша иногда раскрывался с совершенно неожиданной стороны, тем более, что рассказать ему было что. И не только о себе.
Его энциклопедически подробные истории о людях, с которыми свела его судьба, могли бы составить не одну книгу. Увы, на какое-то время мы лишились возможности познакомиться с Гришиными воспоминаниями. Во всяком случае, до тех пор, пока Человечество не научится «подключаться» к Единому Информационному Полю, окружающем нашу планету, в котором (я твердо в этом убежден) сохраняются Знания, Талант и Опыт самых лучших представителей Цивилизации. Но пока этого не произошло, люди, по выражению автора, которого я не знаю, живут до тех пор, пока их помнят.
Париж. Кафе «Ротонда». По случайному совпадению наша гостиница оказалась в нескольких метрах от этого легендарного места. Именно здесь в начале прошлого века любили собираться многие из тех, кто впоследствии составил славу этого самого Века. Об этом Гриша вспомнил в тот момент, когда мы, сидя за своим столом, обратили внимание на соседний столик, стоящий, как это ни странно, в тесном углу. Там собралась весьма живописная компания.
Три древние Дамы, чья ухоженность и царственная грация, вызывала слезы при воспоминании о наших российских бабушках, и пожилой, чуть менее, чем дамы, господин в безупречном костюме и бабочке. Дамы были украшены бесчисленным множеством блесточек, которые мы единогласно приняли за брильянты. Компания выпивала вино, поедала местные деликатесы и беседовала. Естественно, по-французски, на котором ни я, ни Гриша, ни наши жены — Люба и Вика не говорили. Однако фамилии, мелькавшие в этом разговоре, заставили нас трепетать. Модильяни, Дали, Пикассо, Бретон, Элюар — вот лишь некоторые из них. Вот тут Гриша и вспомнил о том, в каком месте мы находимся, и произнес блестящую речь о тех романтических временах, когда все эти люди собирались в этом кафе с целью, ни много ни мало, перевернуть мир. Он предположил, что сидящие за соседним столом дамы, модели, а, может быть, даже возлюбленные этих великих художников, и сегодня они собрались за своим ПОСТОЯННЫМ столиком (этим объясняется его неудобство) и вспоминают о былом. В пользу этой версии говорило и восхищенное выражение лица их почтенного слушателя.
В течение десяти минут Гриша, позабыв об ужине на столе, (знающие оценят эту жертву) фантазировал на тему дамских воспоминаний. Как всегда в таких случаях, никому не приходило в голову записать эту импровизацию. Уверен, из нее мог бы получиться отличный сценарий для кино. Завороженные рассказом, мы то и дело поглядывали на наших соседей, но они были целиком погружены в свои «воспоминания». Внимательный читатель, наверняка, обратил внимание на то, что слово «воспоминания» я поставил в кавычки. Вы сейчас поймете почему.
В самый разгар Гришиной фантазии, мы сперва с некоторым недоумением услышали в разговоре дам фамилию «Мольер», затем «Рабле», а еще через мгновенье во французской речи все чаще и чаще стало мелькать имя Лафонтена. Предположить, что наши соседки были возлюбленными Лафонтена, мы не могли, даже несмотря на Гришину фантазию. Надо отдать ему должное, первым засмеялся он сам, хотя лично мне было очень обидно, что придуманные им подробности парижской жизни начала прошлого века скорее всего не соответствовали действительности. Хотя, кто знает?
Москва. Полным ходом идут съемки новогоднего фильма «Звездная ночь в Камергерском». Группа питерских актеров, с которыми мы только что сняли один из эпизодов, умчалась на Ленинградский вокзал, чтобы не опоздать на «Стрелу», а меня Гриша попросил задержаться на один день, чтобы написать вместе с ним тексты для ведущих. В итоге, через пару часов на свет появились «фрагменты из Чеховских рассказов», которые и предваряли музыкальные номера. Дословно не помню, но что-то вроде ...
«Слышь, Матвеевна, — зашептала вдруг Одинцова, — говорят вашего Пашку к полицмейстеру забрали». «Эх, —махнула рукой Агафья, — подержат, подержат да отпустят». «Это как это, — не поняла Одинцова, —он же жулик, аферист». «То-то и оно, — вздохнула Агафья, — что полицмейстер, что жулик — один черт».
(Из рассказа Чехова «Старухи», в котором автор затрагивает непонятную современному читателю тему объединения власти и криминала).
Или ...
«Ну какая же дура наша публика, что верит всем этим медиумам, чародеям и колдунам!, — перевернув последнюю страницу, Варя взглянула на сестру. — Ну как?»
«Какая ты смелая, Варя, —вздохнула Надежда. —Разве можно писать о публике «ДУРА»?(Из рассказа Чехова «Можно»),
Старательно стилизуя под Чехова, мы все же оставляли возможность зрителю догадаться о подлоге. Отсюда и названия некоторых рассказов. Например, рассказа о несостоявшемся депутате Думы. «Фрагмент» этого «рассказа» предварял капустную песенку о депутатах. Вот этот фрагмент ...
Мягкой щекой он прижался к теплому, пахнущему как всегда пирожками с вишней шлафроку матери. «А правду ли сказал Николя, — зашептал он доверчиво, — что папенька теперь депутатом будет?» Мать нехорошо усмехнулась: «Как проголосуют!»
(Из рассказа Чехова «Не выбрали»)
Каково же было наше удивление, когда ни в процессе съемок, ни в процессе «госприемки» фильма, никто из специалистов ни на секунду не усомнился в достоверности «чеховских» текстов. Я объясняю это тем непререкаемым авторитетом, коим пользовалась Гришина образованность. Так бы, наверное, мы и остались чеховскими «соавторами», но 2 января, на следующий день после премьеры, Грише позвонил знаменитый питерский чтогдекогдист Саша Друзь и попросил «уточнить источник». Нет, его смутил не чеховский стиль, а то обстоятельство, что I Государственная Дума России собралась через несколько лет после смерти Чехова, и, следовательно, он никак не мог написать рассказ о депутате. Это замечание привело Гришку в полный восторг, и мы, созвонившись, решили, что «чеховские рассказы», несмотря на этот исторический прокол, все равно стоит занести в наш авторский актив.
А однажды Гриша на несколько дней приехал в гости. Он несколько раз в год проделывал это путешествие из Москвы в Питер, чтобы элементарным образом отоспаться. На этот раз моей жене удалось затащить его к врачам, чтобы они установили причину болей в плече, которые давно не давали ему покоя. Врачи приказали немедленно лечь на обследование. Расстроенный Гришка уехал домой. А потом он уехал в Израиль, и мне до сих пор кажется, что он просто уехал в Израиль.
Андрей Максимков
|
|
|
