| |
Гриша! Ты был потрясающий!
Знакомство с Гришей произошло в Останкино, столкнулась в коридоре, и возникло ощущение знакомого человека. Возможно, мы и встречались до этого у Маргариты Александровны Эскиной. Бывало, много раз мы приглашали Маргошу, а она всё говорила: «Я не могу. Приедет Гриша. Это мой любимый театр». — «Вы же его уже видели.» — «Я еще пойду. Я так люблю их. Я сижу и плачу.» — «А чего вы плачете?» — «Я их обожаю, особенно Гришку.»
Потом был период, когда мы просто общались как добрые знакомые, не связанные никаким общим делом. И вот случилось так, что Толя Малкин придумал программу «Старая квартира». На тот период я не была уверена, что этот проект удастся. Но, с другой стороны, решила что, если Славкин согласится участвовать, то тогда, возможно что-то и состоится.
Славкин сказал, что это — его мечта: «Я барахольщик, я собираю всякое старьё, у меня все это сохраняется. Но работать я там не буду — сделаю одну передачу — и уйду.» В результате, мы не могли найти для передачи ни режиссера, ни ведущего. В качестве ведущего хотел выступить Леня Якубович, который сказал: «Да, это моя передача. Я надену штанишки, буду ходить в коротких штанишках» и т.д. Но мы с Толей поняли, что это не наше, мы это не так ощущаем...
И тогда мы обратились к Грише. Он придумщик, театральный режиссер. Мы к тому моменту уже видели его в каких-то капустниках. Помню ощущение роскошного конферанса... Но он сказал: «Не знаю. Я не подхожу для телевидения. Вы что не видите, — во-первых, я толстый, во-вторых, у меня тики, дикция жуткая — имейте это в виду. Но вообще-то это — интересно.» Он был загорающейся натурой и загорелся этой идеей.
Человек абсолютно «штучный», наделенный удивительным интеллектом, он разговаривал со всеми, и было ощущение — ну это все говорили, — что в разговоре он всегда всем ровесник. Семнадцати-, сорока-, пятидесяти-, семидесяти— летним. И плюс ко всему, ему было всегда все интересно. Видимо, в этом секрет того, его все полюбили, хотя, не скрою, было такое количество гадостных нареканий по поводу всего этого: зачем это нам надо - что это за человек с нервным тиком, с полным ртом дикции...
Помню, Ирина Петровская (сейчас она уже не такая категоричная) говорила: «Я что-то не понимаю, Кира Александровна, что у нас теперь такое ТВ должно быть?» А потом уже изменила свое мнение: «Мой муж посмотрел — ему так нравится Гурвич, я к нему пригляделась и стала привыкать.»
От привыкания постепенно приходила большая любовь, уважение и восхищение. Вот сейчас мы смотрим — его пассажи или монологи, его импровизации, которые как у всех талантливых людей — абсолютно точное попадание. Но и как со всеми талантливыми людьми с ним было очень трудно — он не готовился, он опаздывал. Однажды, я ему говорю: «Гриш! Скажи, что бы ты, как руководитель, сделал на моем месте?» Он наивно и тепло посмотрел на меня и ответил: «Я бы его уволил». Мы оба стали хохотать. «Ты теперь понимаешь, какой я хороший человек?» «Ну, прости меня!» Он как-то умел это говорить. Много с ним было трудностей. Мы все ценим импровизацию, но есть вещи, которые ни в коем случае нельзя было менять. Славкин вообще не умел ссориться, и только говорил: «Ну я же там не так написал...» Ну, а Гриша ведь сам драматург — ему это было не важно.
Иногда он выходил и выдавал такие монологи, импровизационные куски, от которых мы все просто балдели. Ему всегда нравилось, когда я приходила и садилась в первом ряду справа, и он всегда улавливал мою реакцию — «ты так хорошо смотришь.» На замечания никогда не обижался. Счастье человека одаренного и знающего себе цену в том, что он не обижается, а принимает, умеет слушать.
Мужчины-ведущие быстро насыщаются женскими гормонами и становятся капризными, обидчивыми, амбициозными, истеричными —перенимают все негативные проявления, характерные, как правило, для женщин. Грише это никак не было присуще. У него в ухе был микрофон — тихий или не тихий голос шеф-редактора нашептывал: «Гриша, останови его...», «Гриша, спроси его о том-то и о том- то...» В силу воспитания, иногда, даже когда ему самому осточертевало — он не мог остановить человека. Наконец, Гриша нашел хороший способ — «Вот мне в ухо говорят, чтобы вас прервал — сам бы я не стал этого делать.» Это была удачная находка.
Вот так мы счастливо работали. Хотя вспоминаются моменты, когда нас хотели рассорить. В какой-то период возникло напряжение. Но Гриша был чрезвычайно мудрый и отзывчивый человек и, что поразительно, при этом абсолютный ребенок. Очень любил, когда его хвалили. Ему всегда хотелось говорить добрые слова. Когда я говорила: «Гриша! Ты был потрясающий.» Он так расцветал. «Да! Ты так считаешь?»
Внутри этот человек был героем-любовником, внутри него помещался огромный мир мощного интеллекта, сильный характер настоящего мужика, а внешне — толстый, с тиком... Колоссальная внутренняя работа над собой шла у него постоянно, и, в итоге, ни я, ни, возможно, зрители, уже не замечали, что он толстый, что иногда дергается, что у него полный рот дикции.
Иногда я не понимала, о чем он говорит: «Нет, ты мне скажи всё сначала!» Он добродушно хохотал и повторял все снова. «Слушай, ты знаешь, меня таки стали узнавать», — говорил он. Но в этом не было того мерзкого самолюбования, которое я замечаю у многих наших телеведущих. Он как бы делился радостью, но очень тихо. Был счастлив, но никогда не чувствовал себя звездой.
Он знал всё. Гриша действительно знал всё. Я всегда была уверена, что если он сказал так —проверять не надо.
Не знаю, смог ли он до конца раскрыть свой талант, работая в «Летучей мыши» и у нас: мне всегда казалось, что его ждет еще что-то, и он должен идти всё дальше.
Помню момент — они должны были с Толей Малкиным ехать в Ригу, а Гриша пришел ко мне и говорит: «Слушай, у меня что-то так с позвоночником плохо. Малкин обидится на меня, если я не поеду? Я должен ехать в Питер, там мне помогут.» Я очень расстроилась, потому что Гриша никогда не жаловался на здоровье, такой он был человек. Толя очень заволновался. Гриша вернулся — вроде лучше. Потом началась эта жуткая череда, которая привела к катастрофе.
Ира Федорова, вдова Святослава Николаевича, просила меня написать главу воспоминаний. А я ничего не помню, кроме последних месяцев, когда Федорова травили, и когда он погиб. Мы были тогда на протяжении трех месяцев всё время вместе, когда его снимали. Поэтому я Федорова помню только мрачным и затравленным...
С Гришей совсем другая история, веселая история. Последний раз мы виделись, когда он уже был болен. Мы собирались у нас на даче в Алабино, приехало человек 50-60. Гриша тоже присоединился к нам, он был очень смущен — с остриженными волосами, с огромным букетом. Но, на мой взгляд, он стал очень красивым. И я это ему сказала совершенно откровенно, а не только потому, что хотела сделать ему приятное. Он: «Чего ты врешь?» — «Нет, я не вру, правда.» У него было очень хорошее лицо. Потом звонит мне: «Слушай, я думал, что ты мне врешь. Тут мне некоторые дамы сказали, что эта «стрижка» мне очень идет».
Потом мы мечтали, чтобы он приехал на запись. Он тоже ужасно этого хотел, хотел приехать раньше. Мы снимали огромную итоговую программу, для этого нужны были силы. «Ты думаешь, мы получим госпремию?», спрашивал Гриша. Действительно, передача получила все мыслимые и немыслимые награды... И это во многом его, Гришина, заслуга.
Кира Прошутинская
|
|
|
